«Ек. Н. Ушаковой (В отдалении от вас…)»
Александр Пушкин
Современница записывала в своем дневнике: «Пушкин во все пребывание свое в Москве только и занимался, что Ушаковой. На балах, на гуляньях он говорил только с нею, а когда случалось, что в Собрании Ушаковой нет, то Пушкин сидит целый вечер в углу задумавшись, и ничто уже не в силах развлечь его!»
Уезжая в Петербург, он написал в альбом Екатерине Николаевне грустные строчки:
В отдалении от вас
С вами буду неразлучен,
Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен, –
Вы ж вздохнете ль обо мне,
Если буду я повешен?
16 мая 1827 г.
Вопрос был, видимо, скорее риторический. Потому что проходит всего лишь десять дней после отъезда, а две сестры пишут своему брату: «По приезде я нашла в Екатерине большую перемену; она ни о чем другом не говорит, как только о Пушкине и о его прославленных сочинениях. Она знает их все наизусть. Прямо совсем одурела; не знаю, откуда эта перемена. В тот момент, когда я вам пишу, она читает вслух «Кавказского пленника», что мешает мне собраться с мыслями для письма… Здравствуйте, дорогой брат, как вы поживаете, как проводите время? Что касается меня, то я скучаю до смерти.
Нет, Jean, нет.
Она исчезла, жизни сладость,
Я знала все, я знала радость.
Он уехал в Петербург, может быть, он забудет меня; но нет, нет, будем лелеять надежду, он вернется, он вернется безусловно! Держу пари: читая эти строки, ты думаешь, что твоя дорогая сестра лишилась рассудка; в этом есть доля правды, но утешься: это ненадолго, все со временем проходит, а разлука — самое сильное лекарство от причиненного любовью зла… Город почти пустынен, ужасная тоска (любимые слова Пушкина). Прощай, дорогой брат, надеюсь получить от тебя такое же длинное письмо. В ожидании этого удовольствия остаюсь навсегда преданная тебе, послушная, ленивая, безумная и любящая Катичка, называемая кое-кем Ангел».
В этом письме много романтических штампов, принятых в то время, но все-таки Екатерина Николаевна оказалась права: разлука стала действительно лекарством… для Пушкина: в Петербурге он пережил сильное увлечение А. А. Олениной, сватался, получил отказ, а когда вернулся, их отношения с Ушаковой стали только дружескими. Последнее стихотворение, посвященное Е. Н. Ушаковой, Пушкин написал в январе 1830 года.
Последнее стихотворение, посвященное Е. Н. Ушаковой, Пушкин написал в январе 1830 года.
Я вас узнал, о мой оракул!
Не по узорной пестроте
Сих неподписанных каракул;
Но по веселой остроте,
Но по приветствиям лукавым,
Но по насмешливости злой
И по упрекам… столь неправым,
И этой прелести живой.
С тоской невольной, с восхищеньем
Я перечитываю вас
И восклицаю с нетерпеньем:
Пора! в Москву! в Москву сейчас!
Здесь город чопорный, унылый,
Здесь речи — лед, сердца — гранит;
Здесь нет ни ветрености милой,
Ни муз, ни Пресни, ни харит.
1830 г.
К сожалению, погибли два альбома Екатерины Николаевны, полностью посвященные Пушкину, исписанные его рукой, заполненные, его стихами и рисунками; их ей пришлось сжечь перед замужеством по требованию жениха. А многочисленные письма Пушкина она сожгла перед своей смертью, несмотря на просьбы дочери сохранить их для потомства. «Мы любили друг друга горячо, это была наша сердечная тайна: пусть она и умрет с нами»,— сказала она в ответ. К сказанному остается добавить слова одного из крупнейших советских литературоведов Ю. М. Лотмана: «Весь строй жизни пушкинского времени был таков, что любовь занимала в ней исключительное место. Любовь становилась основным содержанием жизни девушки до замужества, наполняла мысли молодой светской дамы. Она была естественным и основным предметом разговоров с женщинами и заполняла собой поэзию. Это была обязательная по жизненному ритуалу влюбленность с выполнением обряда признаний, писем и пр. Все это имело выработанные формы «науки страсти нежной» и, как правило, отстояло весьма далеко от подлинной страсти».
В стихах, посвященных Ушаковой, многое от этого ритуала: сюжетное начало, не связанное с этим человеком, с этим чувством. Общие и ничего не говорящие черты (профиль, глаза, локоны — ср. с иронией самого Пушкина над стихами Ленского Ольге: «Глаза — как небо голубые; улыбка, локоны льняные, движенья, голос, легкий стан, все в Ольге… но любой роман возьмите и найдете верно ее портрет…»); клятвы в неразлучности; галантно-комплиментарное обращение «О мой оракул»… Однако сила пушкинского гения, потянувшегося к народному пониманию чувства, к простоте, безыскусности взламывала установившиеся каноны, и его стихи отличались от стихов современников не только большей благозвучностью или мелодичностью, но прежде всего самим характером чувства, пробивавшегося в них.
