Анна Ахматова ~ лучшие цитаты, высказывания, афоризмы, мысли…

Лучшие цитаты, высказывания, афоризмы, мысли
Анны Ахматовой великой русской Поэтессы Серебряного века
(более 210 цитат)

Анна Ахматова ~ великая известная русская поэтесса 20-го века, писатель, литературовед, литературный критик, переводчик.  Лирика Анны Ахматовой – это реальная жизнь, из которой поэтесса черпала мотивы настоящей земной любви. В данной подборке представлены лучшие цитаты Анны Ахматовой.

Чем больше вижу изощрённого,
тем больше очаровываюсь простым.

У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.

Я всем прощение дарую
И в Воскресение Христа
Меня предавших в лоб целую,
А не предавшего — в уста.

В каждом древе распятый Господь,
В каждом колосе тело Христово.
И молитвы пречистое слово
Исцеляет болящую плоть.

Чистый ветер ели колышет,
Чистый снег заметает поля.
Больше вражьего шага не слышит,
Отдыхает моя земля.

Приходи на меня посмотреть.
Приходи. Я живая. Мне больно.

Мужчины, вы думаете женщины любят красавцев или героев?
Нет, они любят тех, кто о них заботится.

Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он весь сверкает и хрустит,
Обледенелый сад.
Ушедший от меня грустит,
Но нет пути назад.

Всего прочнее на земле печаль.

То ли я с тобой осталась,
То ли ты ушел со мной.

Прости меня, мальчик весёлый,
Совёнок замученный мой!
Сегодня мне из костёла
Так трудно уйти домой.

Цветов и неживых вещей
Приятен запах в этом доме.
У грядок груды овощей
Лежат, пестры, на черноземе

Радостно и ясно
Завтра будет утро.
Эта жизнь прекрасна,
Сердце, будь же мудро.
Ты совсем устало,
Бьешься тише, глуше…
Знаешь, я читала,
Что бессмертны души.

Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.

Клятва
И та, что сегодня прощается с милым,-
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит!
Июль 1942 Ленинград

Щели в саду вырыты,
Не горят огни.
Питерские сироты,
Детоньки мои!
Под землей не дышится,
Боль сверлит висок,
Сквозь бомбежку слышится
Детский голосок.

Я знала, я снюсь тебе,
Оттого не могла заснуть.

Пора, пора к берёзами и грибам,
К широкой осени московской.
Там всё теперь сияет, всё в росе,
И небо забирается высоко.

ПОСЛЕДНИЙ ТОСТ
Я пью за разоренный дом,
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью,—
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.

Сердце усмиряют правильным дыханием,
а черные мысли верой в друзей.

Я еще не таких забывала, Забывала, представь, навсегда.

Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха.

Спокойной ночи, ночь.

Не давай мне ничего на память:
Знаю я, как память коротка.

Какая есть. Желаю вам другую,
Получше.

Измену простить можно, а обиду нельзя.

Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит…

Пусть страшен путь мой, пусть опасен,
Ещё страшнее путь тоски…

И всё равно пора нах хауз.

Я говорю сейчас словами теми,
Что только раз рождаются в душе…

Взоры огненней огня
И усмешка Леля…
Не обманывай меня,
Первое апреля!

Это он осторожно коснулся
Заколдованной жизни моей.

И даже «вечность поседела»,
как сказано в одной прелестной книге.

От этих антивстреч
Меня бы уберечь
Ты смог…

В сущности, никто не знает, в какую эпоху он живет. Так и мы не знали в начале десятых годов, что жили накануне европейской войны и Октябрьской революции.

О, как мало осталось
Ей дела на свете — ещё с мужиком пошутить
И чёрную змейку, как будто прощальную жалость,
На смуглую грудь равнодушной рукой положить.

Дорога не скажу куда.

И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.

Спокоен ход простых суровых дней.
Покорно все приемлю превращенья.
В сокровищнице памяти моей
Твои слова, улыбки и движенья.

Мы хотели муки жалящей
Вместо счастья безмятежного…

И в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».

Подобрала ноги удобнее,
Равнодушно спросила: «Уже?»
Согнула руку,
Губы дотронулись до холодно гладких колец.
О будущей встречи мы не условились:
Я знала, что это конец.

Ни отчаянья, ни стыда, ни теперь, ни потом, ни тогда!

У него глаза такие,
Что запомнить каждый должен.
Мне же лучше, осторожной,
В них и вовсе не глядеть.

Не он ко мне, а я к нему —
Во тьму, во тьму, во тьму.

Широк и желт вечерний свет,
Нежна апрельская прохлада.
Ты опоздал на много лет,
Но всё-таки тебе я рада.

Не смеялась и не пела,
Целый день молчала.
Я всего с тобой хотела
С самого начала.
Беззаботной первой ссоры,
Полной светлых бредней,
И безмолвной, черствой, скорой,
Трапезы последней.

Восьмое марта выдумали импотенты.
Как можно вспоминать о женщине один раз в году?

Так много камней брошено в меня, что ни один из них уже не страшен.

А я была дерзкой, злой и весёлой
И вовсе не знала, что это — счастье.

Для Бога мёртвых нет.

Не приходи. Тебя не знаю.
И чем могла б тебе помочь?
От счастья я не исцеляю.

Благовоспитанный человек не обижает другого по неловкости.
Он обижает только намеренно.

Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты не мог её убить.

Рухнул в себя, как в пропасть.

Как хорошо, что некого терять,
И можно плакать.

И только в пламени любви разрушится стена обид, непонимания и лени…

Страшно выговорить, но люди видят только то, что хотят видеть, и слышат то, что хотят слышать. На этом свойстве человеческой природы держится 90% чудовищных слухов, ложных репутаций, свято сбереженных сплетен. Несогласных со мной я только прошу вспомнить то, что им приходилось слышать о самих себе.

Ты выдумал меня. Такой на свете нет,
Такой на свете быть не может.

Сильней всего на свете
Лучи спокойных глаз.

Жить — так на воле,
Умирать — так дома.

Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.

Я улыбаться перестала,
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье,
Затем, что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.

У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.

Будущее, как известно, бросает свою тень задолго до того, как войти.

Все мы немного у жизни в гостях. Жизнь — это только привычка.

Столько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает.

Я спросила: «Чего ты хочешь?»
Он ответил: «Быть с тобой в аду».

Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха, но ты всегда точно знаешь о её присутствие…

Прости, что я жила скорбя
И солнцу радовалась мало.
Прости, прости, что за тебя
Я слишком многих принимала..

Ни отчаянья, ни стыда
Ни теперь, ни потом, ни тогда.

Стихи, даже самые великие, не делают автора счастливым.

Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.

Когда на улице кричат «Дурак», не обязательно оборачиваться.

И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала.

Когда умрем, темней не станет, а станет, может быть, светлей.

Брошена! Придуманное слово —
Разве я цветок или письмо?..

Кто чего боится, то с тем и случится, — ничего бояться не надо.

Ты был испуган нашей первой встречей, а я уже молилась о второй…

От других мне хвала, что зола.
От тебя и хула – похвала.

Сплю — она одна надо мною.
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.

Дар поэта невозможно забрать, кроме таланта ему ничего не нужно.

Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти, —
Пусть в жуткой тишине сливаются уста
И сердце рвется от любви на части.

Великая слава, бесславие — все мною пройдено и состояния одинаковые, два конца жезла или палки, названной жизнью или судьбой.

Ромео не было, Эней, конечно, был.

О как была с тобой мне сладостна земля!

Прощай, прощай, будь счастлив, друг прекрасный,
Верну тебе твой сладостный обет,
Но берегись твоей подруге страстной
Поведать мой неповторимый бред, —
Затем, что он пронижет жгучим ядом
Ваш благостный, ваш радостный союз…

Факел, ночь, последнее объятье,
За порогом дикий вопль судьбы…
Он из ада ей послал проклятье
И в раю не мог её забыть.

И знать, что всё потеряно,
Что жизнь — проклятый ад!
О, я была уверена,
Что ты придёшь назад.

Скажите, зачем великой моей стране, изгнавшей Гитлера со всей его техникой, понадобилось пройти всеми танками по грудной клетке одной больной старухи?

Я рукой своей тебя не трону,
Не взглянув ни разу, разлюблю,
Но твоим невероятным стоном
Жажду наконец я уталю.

О, есть неповторимые слова…
Кто их сказал — истратил слишком много.
Неистощима только синева
Небесная и милосердье Бога.

Иди домой и ничего не жди.

Смирение! — не ошибись дверьми,
Войди сюда и будь всегда со мною.
Мы долго жили с разными людьми
И разною дышали тишиною.

Не повторяй — душа твоя богата —
Того, что было сказано когда-то,
Но, может быть, поэзия сама —
Одна великолепная цитата.

Не то чтобы тебя ищу,
Мне долю не принять такую,
Но в этот кадр тебя вмещу,
В тот пейзаж тебя врисую.

Он не змеею сердце жалит, но как пчела его сосёт.

И я слышу звонок протяжный,
и я чувствую холод влажный,
каменею, стыну, горю..

Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

У поэта существуют тайные отношения со всем, что он когда-то сочинил, и они часто противоречат тому, что думает о том или ином стихотворении читатель.

Перед весной бывают дни такие:
Под плотным снегом отдыхает луг,
Шумят деревья весело-сухие,
И теплый ветер нежен и упруг.

Как жизнь забывчива, как памятлива смерть.

И жёсткие звуки влажнели, дробясь,
И с прошлым и с будущем множилась связь.

И предали слуги. Грохочут победные трубы
Под римским орлом, и вечерняя стелется мгла.

Курение — это цепь унижений, все время надо спрашивать у кого-то разрешение.

Самое скучное на свете — чужие сны и чужой блуд.

Всего прочнее на земле — печаль.

Насколько скрывает человека сцена, настолько беспощадно обнажает эстрада. Эстрада что-то вроде плахи.

И если б знал ты, как сейчас мне любы твои сухие розовые губы!

Отлетела от меня удача,
Поглядела взглядом ястребиным
На лицо, померкшее от плача,
И на рану, ставшую рубином
На груди моей.

Не лги мне, не лги мне, не лги мне,
Я больше терпеть не могу.
В каком-то полуночном гимне
Живу я на том берегу.

Я окошка не завесила,
Прямо в горницу гляди.
Оттого мне нынче весело,
Что не можешь ты уйти.
Называй же беззаконницей,
Надо мной глумись со зла:
Я была твоей бессонницей,
Я тоской твоей была.

Я давно не верю в телефоны,
В радио не верю, в телеграф.
У меня на всё свои законы
И, быть может, одичалый нрав.
Всякому зато могу присниться,
И не надо мне лететь на «Ту»,
Чтобы где попало очутиться,
Покорить любую высоту.

Мы не умеем прощаться, —
Всё бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу.

Я не прошу ни мудрости, ни силы.
О, только дайте греться у огня!
Мне холодно! Крылатый иль бескрылый,
Весёлый бог не посетит меня.

Не с теми я, кто бросил землю
На растерзание врагам.
Их грубой лести я не внемлю,
Им песен я своих не дам.

Нет, это не я, это кто-то другой страдает.
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари…
Ночь.

О, как сердце моё тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.

Я у музыки прошу
Пощады в день осенний,
Чтоб в ней не слышался опять
Тот голос — страшной тени.

Сердце к сердцу не приковано,
Если хочешь — уходи.
Много счастья уготовано
Тем, кто волен на пути.

Обо мне и молиться не стоит
И, уйдя, оглянуться назад.
Черный ветер меня успокоит,
Веселит золотой листопад.

О знала ль я, когда неслась, играя,
Моей любви последняя гроза,
Что лучшему из юношей, рыдая,
Закрою я орлиные глаза.

Что войны, что чума? — конец им виден скорый,
Им приговор почти произнесён.
Но кто нас защитит от ужаса, который
Был бегом времени когда-то наречён?

Здесь девушки прелестнейшие спорят
За честь достаться в жены палачам,
Здесь праведных пытают по ночам
И голодом неукротимым морят.

Или сядем на снег примятый
На кладбище, легко вздохнем,
И ты палкой чертишь палаты,
Где мы будем всегда вдвоем.

… так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над тёмной Россией
Стала облаком в славе лучей.

Неужели вы не заметили, что главная мысль этого великого произведения такова: если женщина разошлась с законным мужем и сошлась с другим мужчиной, она неизбежно становится проституткой. Не спорьте! Именно так!

Могла ли Биче словно Дант творить,
Или Лаура жар любви восславить?
Я научила женщин говорить…
Но, Боже, как их замолчать заставить!

Пусты Дионисовы чаши,
Заплаканы взоры любви…
Это проходят над городом нашим
Страшные сестры твои.

Милый! не дрогнет твоя рука.
И мне недолго терпеть.
Вылетит птица — моя тоска,
Сядет на ветку и станет петь.

А тебе ещё мало по-русски,
И ты хочешь на всех языках
Знать, как круты подъемы и спуски
И почем у нас совесть и страх.

Я-то вольная. Все мне забава, —
Ночью Муза слетит утешать,
А наутро притащится слава
Погремушкой над ухом трещать.

Не верится, что скоро будут святки.
Степь трогательно зелена.
Сияет солнце. Лижет берег гладкий
Как будто теплая волна.

Все приму я: боль и отчаянье,
Даже жалости острие.
Только пыльный свой плащ раскаянья
Не клади на лицо мое!

Я живу, как кукушка в часах,
Не завидую птицам в лесах.
Заведут — и кукую.
Знаешь, долю такую
Лишь врагу
Пожелать я могу.

Дорогою ценой и нежданной
Я узнала, что помнишь и ждёшь.
А быть может, и место найдёшь
Ты — могилы моей безымянной.

Ты одна разрыть умеешь
То, что так погребено,
Ты томишься, стонешь, млеешь
И потом похолодеешь
И летишь в окно.

Мы не встречаться больше научились,
Не подымаем друг на друга глаз,
Но даже сами бы не поручились
За то, что с нами будет через час.

Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.

Может быть, потом ненавидел
И жалел, что тогда не убил.
Ты один меня не обидел,
Не обидевши — погубил.

Чугунная ограда,
Сосновая кровать.
Как сладко, что не надо
Мне больше ревновать.

Но я предупреждаю вас, что я живу в последний раз…

Можно быть замечательным поэтом, но писать плохие стихи.

Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…
Как одуванчик у забора, как лопухи и лебеда.

Мы прощались как во сне.
Я сказала: «Жду»
Он, смеясь, ответил мне:
«Встретимся в аду».

Кое-как удалось разлучиться
И постылый огонь потушить.
Враг мой вечный, пора научиться
Вам кого-нибудь вправду любить.

Молюсь оконному лучу —
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце — пополам.

И радость, и печаль до дна я пила, как воду из ковша. Я знаю всё…
Но я не знаю, какая у тебя душа.

Наше священное ремесло существует тысячи лет… С ним и без света миру светло.
Но еще ни один не сказал поэт, что мудрости нет, и старости нет, а может, и смерти нет.

Какую власть имеет человек,
Который даже нежности не просит.
Я не могу поднять усталых век,
Когда он моё имя произносит.

О, сказавший, что сердце из камня,
Знал наверно: оно из огня…
Никогда не пойму, ты близка мне
Или только любила меня.

Долгим взглядом твоим истомленная,
И сама научилась томить.
Из ребра твоего сотворенная,
Как могу я тебя не любить?

Есть уединение и одиночество.
Уединения ищут, одиночества бегут.
Ужасно, когда с твоей комнатой никто не связан,
никто в ней не дышит, никто не ждёт твоего возвращения.

Так отлетают тёмные души…
— Я буду бредить, а ты не слушай.

А смерти бояться не надо, и слова этого бояться не надо. В жизни есть много такого, что гораздо страшнее, чем смерть. Вся грязь, вся мерзость происходят от боязни смерти. А эти интеллигентские штучки, что умирает кто-то другой, плохой, а не мы, — надо бросить. Именно мы погибаем, мы умираем, а никто другой.

Нет ничего более полезного для нервов, чем побывать там, где никогда не был.

О, я знаю: его отрада —
Напряженно и страстно знать,
Что ему ничего не надо,
Что мне не в чем ему отказать.

У поэта существуют тайные отношения со всем, что он когда-то сочинил,
и они часто противоречат тому, что думает о том или ином стихотворении читатель.

Так скучай обо мне поскучнее и побудничнее томись.

Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнаженной.

Я была в великой славе, испытала величайшее бесславие – и убедилась, что, в сущности, это одно и то же.

Больше нет ни измен, ни предательств,
И до света не слушаешь ты,
Как струится поток доказательств
Несравненной моей правоты.

Мы знаем, что ныне лежит на весах, и что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет.

Я не пожалею, даже то, что так люблю —
Или будь совсем моею, или я тебя убью.

И все, кого ты вправду любила,
Живыми останутся для тебя.

С тобою мне сладко и знойно.
Ты близок, как сердце в груди.
Дай руку мне, слушай спокойно,
Тебя заклинаю: уйди.

Теперь арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили.

И казалось, что после конца
Никогда ничего не бывает.

А я иду, где ничего не надо,
Где самый милый спутник — только тень,
И веет ветер из глухого сада,
А под ногой могильная ступень.

Петербург я начинаю помнить очень рано – в девяностых годах… Это Петербург дотрамвайный, лошадиный, коночный, грохочущий и скрежещущий, лодочный, завешанный с ног до головы вывесками, которые безжалостно скрывали архитектуру домов. Воспринимался он особенно свежо и остро после тихого и благоуханного Царского Села.

…И снова я уже после Революции (21 января 1919 г.) встречаю в театральной столовой исхудалого Блока с сумасшедшими глазами, и он говорит мне: «Здесь все встречаются, как на том свете».

Как белый камень в глубине колодца,
Лежит во мне одно воспоминанье.
Я не могу и не хочу бороться:
Оно — веселье, и оно — страданье.
Мне кажется, что тот, кто близко взглянет
В мои глаза, его увидит сразу.
Печальней и задумчивее станет
Внимающего скорбному рассказу.
Я ведаю, что боги превращали

Людей в предметы, не убив сознанья,
Чтоб вечно жили дивные печали.
Ты превращён в моё воспоминанье.

Вы знаете, что такое пытка надеждой?
После отчаяния наступает покой, а от надежды сходят с ума.

… Отсутствие — лучшее лекарство от забвения (объяснить потом),
лучший же способ забыть навек — это видеть ежедневно (так я забыла Фонтанный Дом, в котором прожила 35 лет).

Достоевский знал много, но не всё.
Он, например, думал, что если убьёшь человека, то станешь Раскольниковым.
А мы сейчас знаем, что можно убить пять, десять, сто человек и вечером пойти в театр.

Любовь покоряет обманно,
Напевом простым, неискусным.

Все мои бессонные ночи
Я вложила в тихое слово
И сказала его — напрасно.
Отошёл ты, и стало снова
На душе и пусто и ясно.

Тебе покорной? Ты сошёл с ума!
Покорна я одной господней воле.

Круг от лампы жёлтый… Шорохам внимаю.
Отчего ушёл ты? Я не понимаю…

Хочешь знать, как все это было? —
Три в столовой пробило,
И, прощаясь, держась за перила,
Она словно с трудом говорила:
«Это все… Ах, нет, я забыла,
Я люблю вас, я вас любила
Еще тогда!»
— «Да».

… Что с кровью рифмуется,
кровь отравляет
и самой кровавою в мире бывает.

Должен на этой земле испытать каждый любовную пытку.

По волнам блуждаю и прячусь в лесу,
Мерещусь на чистой эмали,
Разлуку, наверно, неплохо снесу,
Но встречу с тобою — едва ли.

Поэт всегда прав.

В церковь войдём, увидим
Отпеванье, крестины, брак,
Не взглянув друг на друга, выйдем…
Отчего всё у нас не так?

Он больше без меня не мог:
Пускай позор, пускай острог.
Я без него могла.

Я кончила жить, еще не начиная.

Тяжела ты, любовная память!
Мне в дыму твоем петь и гореть,
А другим — это только пламя,
Чтоб остывшую душу греть.

Любовь всех раньше станет смертным прахом,
Смирится гордость, и умолкнет лесть.
Отчаянье, приправленное страхом,
Почти что невозможно перенесть.

Не придумать разлуку бездонней,
Лучше б сразу тогда — наповал…
И, наверное, нас разлученней
В этом мире никто не бывал.

Ты куришь чёрную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться ещё стройней.

Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.

Лучше б я по самые плечи
Вбила в землю проклятое тело,
Если б знала, чему настречу,
Обгоняя солнце, летела.

О тебе ли я заплачу, странном,
Улыбнется ль мне твоё лицо?
Посмотри! На пальце безымянном
Так красиво гладкое кольцо.

Но сущий вздор, что я живу грустя.
И что меня воспоминанье точит.
Не часто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.

Я думала: ты нарочно —
Как взрослые хочешь быть.
Я думала: томно-порочных
Нельзя, как невест, любить.

Смерти нет — это всем известно,
повторять это стало пресно,
а что есть — пусть расскажут мне.

Отпусти меня хоть на минуту,
Хоть для смеха или просто так,
Чтоб не думать, что досталась спруту
И кругом морской полночный мрак.

Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.
А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»

Я получила прозвище «дикая девочка», потому что ходила босиком, бродила без шляпы, бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма, и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных севастопольских барышень.

Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу…
Сосен дрогнули верхушки,
Желтый луч упал в траву.
Но ни звука в чаще свежей,
Я иду домой,
И прохладный ветер нежит
Лоб горячий мой.

Оставь нас с музыкой вдвоём,
Мы сговоримся скоро —
Она бездонный водоём —
Я призрак, тень, укора.
Я не мешаю ей звенеть, —
Она поможет — умереть.

У меня есть улыбка одна:
Так, движенье чуть видное губ.
Для тебя я её берегу —
Ведь она мне любовью дана.
Всё равно, что ты наглый и злой,
Всё равно, что ты любишь других.
Предо мной золотой аналой,
И со мной сероглазый жених.

И та, что сегодня прощается с милым, —
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянемся, клянемся могилам,
Что нас покориться никто не заставит.

Оставь, и я была как все,
И хуже всех была,
Купалась я в чужой росе,
И пряталась в чужом овсе,
В чужой траве спала.

Лучше б нас не было на земле,
Лучше б мы были в небесном кремле,
Летали, как птицы, цвели, как цветы,
Но все равно были — я и ты.

Стихи еще делятся (для автора) на такие, о которых поэт может вспомнить, как он писал их, и на такие, которые как бы самозародились. В одних автор обречен слышать голос скрипки, некогда помогавшей ему их сочинить, в других — стук вагона, мешавшего ему их написать. Стихи могут быть связаны с запахами духов и цветов. Шиповник в цикле «Шиповник цветет» действительно одуряюще благоухал в какой-то момент, связанный с этим циклом.